Новости Галерея Видеоклипы Библиотека Ссылки Форум О проекте
Шарлотта Баксон
Глава XIII. Флёр-де-лис.

На свободу с чистой совестью. – Пляска смерти. – Вопросы естествознания.


Вокруг меня как будто стали вихриться силы зла.
Иначе я не могу объяснить то, что происходило.
Скажем, мне нужно было нарисовать клеймо в сцене,
когда тайну Миледи случайно узнал Д'Артаньян. Юра
(Юнгвальд-Хилькевич) ведь еще и художник. Он
говорит: «Я сейчас тебе нарисую». И вдруг начинает
всех созывать. «Посмотрите, у нее красное пятно –
его надо только обвести». Представляете? Позвал всех
и просто обрисовал лилию, выступившую на моем плече.

Маргарита Терехова.


- Лилльский палач! Лилльский палач! –
выкрикивала миледи, обезумев от страха
и цепляясь руками за стену, чтобы не упасть.


Александр Дюма. Три Мушкетёра.




- А... Беглая монахиня... Как там тебя?.. - Следователь заглянул в бумаги. - Баксон? С вещами на выход!

- Чего?..

Когда меня вели в канцелярию, я была совершенно уверена, что сейчас мне быстренько зачитают приговор и отведут куда-нибудь во дворик. Для близкого знакомства с тлеющими угольками. Я тихо прощалась с жизнью и не очень внимательно слушала, что там бормочет дяденька. Как оказалось - напрасно.

- Чего-чего... Свободна! Суд постановил дать пинка под зад и снять с казённого довольствия. За отсутствием состава...

- Чего за отсутствием?..

- Господи! Какая тупая! Сняли с тебя обвинения! Все! Подельник твой во всём признался и всё на себя взял.

- В чём признался?..

- Во всём признался! Как утварь церковную потырил и Пьеру Мир-Праху сбыть пытался. Придурок чёртов! Крутым себя вообразил... А Пьер его - лоха недоделанного - киданул. Что не удивительно. Удивительно, как этот недотёпа вообще на Мир-Праху вышел... Однако, описал он его во всех паскудных деталях словесного портрета. Значит, как-то вышел. А про тебя сказал, что всё это дело один провернул, и ты, мол, ни сном, ни духом. Я бы ему хрен поверил, но другой мой... источник... сообщает то же самое. Мол, не в курсе ты про сосуды эти е... священные. А я этому источнику верю. Нет ему - источнику этому - резона туфту мне гнать. Знает, где окажется, если я ей верить перестану... Так что - давай, вали отсюда! Считай, тебе повезло.

- А что... что будет с отцом Дюбуа? Его... его не сожгут?..

- Чего?! Сожгут?! - Следователь разразился хохотом, перешедшим в надсадный кашель. - Ой... Уморила с утра пораньше... Шутница со стажем... Десять лет с нанесением клейма твоему отцу Дюбуа будет! Сожгут... Делать больше нечего...

- Клейма?..

- Слушай, деточка. Мне ещё отчёт составлять. С убедительными объяснениями на тему, куда девалось ваше сраное монастырское серебро! И в том числе - того факта, почему кое-кто не был на всякий случай подвергнут пытке. Может, ты мне с этим пунктом помочь хочешь? Ясность внести? Так, давай - дело-то недолгое! Часика три на дыбе повисишь и жизнь мою чрезвычайно облегчишь! Ну так как? Хочешь пыточек? Нет?! Тогда постарайся исчезнуть с глаз моих прежде, чем я заполню вот эту графку...

* * *

Выйдя из ворот тюрьмы, я остановилась, не зная, куда идти и что делать. Радоваться ли своему чудесному спасению или горевать о том, что случилось с отцом Дюбуа.

Какой-то человек отделился от противоположной стороны улицы и подошёл ко мне. Утреннее солнце било в глаза. Я прищурилась, стараясь рассмотреть его. Высокий, костлявый, с угловатым лицом и светлыми глазами, словно совсем лишёнными ресниц, отчего они казались удивлённо выпученными. Он снял колпак и спросил:

- Мамзель Баксон?

- Это я!

- А я мэтр Дюбуа. Знакомца вашего, осуждённого священника Дюбуа, братец двоюродный… При этом вот заведении служу. - Он махнул рукой на здание тюрьмы. - А братец-то мой, как свиделись с ним, оченно просил о вас, мамзелька, позаботиться. Итить вам, - говорит, - некуды. В монастырь-то не пустют уж, апосля всего, чё вы с братцем моим там набедокурили… Живу я тут недалеко. Уж не побрезгайте! Оченно мне охота браткино желание сполнить!

- Ладно… - Сказала я. - Спасибо!

Мы пошли вниз по улице.

- Мэтр Дюбуа! - Обратилась я к нему, когда мы свернули с улочки и запетляли по совсем уж узким переулкам меж покосившимися заборами. - А это правда… что отец Дюбуа во всём признался?

- Во всём, мамзелька! Как есть, начистоту признался и покаялся!

- Но как это может быть?! Ведь всё это какая-то одна дурацкая глупость!

- Может и глупость. - Согласился мэтр. - А может - и не совсем. Мне-то откель знать. Братка предо мной не исповедовался.

- Но он же всё выдумал! Про эту… сбычу… нет - сбытку - наворованного какому-то там Пьеру… как там его?

- Пьеру Мир-Праху, мамзелька! Известный в нашем краю головорез. А что выдумал… Может, и выдумал… А может - подсказал кто… Признаваться и каяться чистосердечно - это ить, тоже наука. Это уметь надо, чтобы поверили. А то… Усугубить можно положеньице своё, ежле неумеючи сознаваться.

- Но зачем?! Зачем ему сознаваться?! Он же не виноват ни в чём!

- Может, и не виноват… А только больно уж хотел вас, мамзелька, от допросов черезчурно настойчивых спасти. Послухал я, как он томится и беспокоится. Ну, и… подучил, что говорить надо, чтобы и поверили, и про серебро не допытывались.

Я молчала, пытаясь проглотить образовавшийся в горле комок.

- А вот и домишко мой… - Сказал мэтр Дюбуа, указывая на своё жилище.

Странный это был домишко. Стоял он в отдалении от прочих строений, среди пустыря. Выкрашен был в какой-то красно-бурый цвет.

Мэтр Дюбуа отомкнул ключиком замок на калитке.

- Мэтр Дюбуа, а жена у вас есть? - Бестактно спросила я.

- Один я бобыльствую. Не обзавёлся вот… Пожалте, мамзелька!

Он открыл дверь и пропустил меня вперёд. Я вошла и тут же в испуге попятилась, уткнувшись в спину запиравшего дверь хозяина. В конце коридора, на пороге комнаты стоял и радушно улыбался человеческий скелет.

- Ох, ты ж! Виноват, мамзелька, забыл предупредить. Это… так… научными изысканиями балуемси… анатомией интересуемси… в свободное от службы время… хе-хе-хе-хе… Да вы не пужайтесь! Он вас не укусит! А? Жан-Люк? Не укусишь мамзельку? Дашь пройти?

Я протиснулась в комнату, стараясь держаться подальше от загадочно молчавшего Жан-Люка. Мэтр Дюбуа подёргал какую-то верёвочку, и Жан-Люк стал танцевать, выкидывая коленца и поводя перед собой ладонями.

- Он у нас весельчак! - Жизнерадостно сообщил хозяин.

Я огляделась. Жан-Люком чудеса этого дома не ограничивались. Повсюду стояли баночки, внутри которых в какой-то жидкости плавали лягушки, тритоны и чьи-то внутренности. С потолка свешивались пучки высушенных трав. Похоже, страсть к медицине у братьев Дюбуа семейная.

- А его как зовут? - Я показала на большую высушенную ящерицу, уныло стоящую на полочке.

- Жан-Батист! - С готовностью откликнулся мэтр Дюбуа.

Больше всего его жилище походило на логово злого колдуна из страшной сказки. Я поёжилась. Но деваться было некуда.

- Сюда пожалте, мамзелька! - Мэтр открыл другую дверцу, и мы спустились по лесенке в совсем тёмную комнату. - Здесь апартУмент для вас приготовил…

Хозяин шёл со свечой позади меня, и я была вынуждена двигаться почти на ощупь. Мэтр Дюбуа поставил свечу на стол и, взяв меня за плечи, подтолкнул к креслу.

- Присаживайтесь!

Я опустилась в кресло. Клац! Передо мной защёлкнулись железные скобы, не позволяющие подняться.

- Сейчас! Устроим со всеми удобствами! - Мэтр Дюбуа суетился вокруг, пристёгивая мои руки и ноги к подлокотникам и ножкам кресла прикреплёнными к ним ремешками.

- Что вы делаете?!

- Правосудие творю… - Очередным ремешком Мэтр пристегнул мою шею к спинке кресла. - Думала уйти безнаказанной? Как бы не так! От правосудия далеко не уйдёшь…

Он отошёл в сторону, но вскоре вернулся, взгромоздив на столик большую жаровню, полную тлеющих углей.

- Мамочки… - Прошептала я.

Мэтр Дюбуа вытащил из стоящего на столе ящика какую-то железку, сунул в угли и подул на них.

- Хорошо… Хорошо… - Бормотал он.

- Что я вам сделала?! - Простонала я.

- Мне-то ничего… А вот братке моему - кого ты, гадина, прельстила… А может - и околдовала! Вот ему кое-что сделала… В прелюбодейство втянула! К покраже склонила! И за это - что братка мово погубила, ты, змея ползучая, заплатишь!

- Ничего я не склоняла! Ты всё врёшь! - Закричала я.

- Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе...

- Ты, сумасшедший придурок! Выпусти меня! - Он не ответил, только опять подул на угли. - Что ты со мной сделаешь?..

- Что с браткой своим сделал, то и с тобой сделаю. Потому - справедливость быть должна!

- А что ты сделал с отцом Дюбуа?..

- Заклеймил. Служу-то я палачом тутошним. Казню, пытаю. Но изо всех этих творчеств больше всего клеймить люблю. Художеское это дело! А тут - братку мне приводят… До того мне горько стало! До того тяжко! Эх, думаю - кто-то мне за это ответит!

Мэтр Дюбуа расстегнул мой воротничок и спустил платье, обнажив левое плечо.

- Это же больно! - Захныкала я, косясь на жаровню.

- Ещё как! - Мэтр Дюбуа вытащил из углей свою железку, успевшую накалиться докрасна, и уставился на неё своими выпученными глазами. - Ты и знать не знаешь, до чего больно…

* * *

Больно было неописуемо. Поэтому описывать это я и не буду. Если вам так любопытно, раскалите кочергу в очаге, прижмите со всех сил к левому плечу и быстро-быстро считайте до двенадцати. Когда собьётесь со счёта, убирайте кочергу не сразу, а подержите ещё примерно столько же. Ваше любопытство будет удовлетворено в полном объёме.

- Ну что ты орёшь?.. - Посетовал мэтр Дюбуа. - Всё равно не услышит никто…

Гнусная железка уже давно валялась в ведре с водой, уже и шипеть перестала, а я всё кричала и кричала...

- Ладно… - Он вытащил из кармана щепоть каких-то сушённых травок, засунул в рот, пожевал, подошёл ко мне и плюнул этой зелёной дрянью прямо на обожжённое место.

Я думала, эта какое-то новое мучительство, но боль вскоре уменьшилась. Я даже смогла перестать кричать и теперь только плакала.

- Ты мне вот что скажи. Где вы с братцем моим сокровища монастырские зарыли?

Тут я даже плакать перестала и уставилась на него в полном изумлении.

- Но вам же отец Дюбуа сам сказал - нет никаких сокровищ! Они выдуманные!

- Выдуманные - не выдуманные… Эт всё - филасафЕя. А вот где они зарыты - энто уж вопрос из-тесна-знания. И брАтка мне ответа на этот вопрос так и не сказал. Клялся-божился, что ничего не знает, ничего не ведает, а только тебя, сучку, от пыток спасти хочет, потому и в сознанку идёт. Братка мой всегда жадный был, это с детства у него. Я так думаю… Повиниться он решил, потому как знал, что ты, стерва, пыток не выдержишь, и захоронку евоную сдашь. Вот и я тоже так думаю. Не выдержишь… - Он снова порылся в своих жутких железках и вытащил… нет, я её описать тоже не смогу… но от одного только вида этой железячки я заверещала!

- Дяденька палач! Не мучайте меня больше, пожалуйста! Я всё вам покажу! Клянусь!

- Ну вот! И совсем не трудно было! А то - не знаю, не ведаю… Эх, не любят людя правду говорить! Клещами тянуть приходиться!

Примечания.

Флёр-де-лис – цветок лилии (фр.) У читателя может возникнуть вопрос. Если Лилль в то время принадлежит Испании, то почему Шарлотту клеймят французской лилией? Всё просто. Во-первых, что мешает такому увлечённому своей работой специалисту, как Лилльский Палач, иметь в личной коллекции французское клеймо? Ничего не мешает. Достать трудно, но можно. А во-вторых – самое главное – если бы почтенный мэтр использовал в личных целях служебное клеймо, то совершил бы тягчайшее преступление против Государства. А применяя клеймо французское – с точки зрения испанского правосудия – просто железку – он совершает всего-навсего преступление против личности, к тому же – не самое тяжёлое. Хулиганское нападение с причинением лёгких телесных повреждений, на уровне драки в трактире.



(продолжение следует) ->

вернуться к списку историй >>
© trickster
Rambler's Top100