M/F

Глава XXIV. Мёд и молоко.

Будущее в тумане. – Порошки мироварника.

Путь Твой в море,
и стезя Твоя в водах великих,
и следы Твои неведомы.

Псалтырь.

И карлики с птицами спорят за гнёзда,
И нежен у девушек профиль лица...
Как будто не все пересчитаны звёзды,
Как будто наш мир не открыт до конца…

Николай Гумилёв.

В тумане, застилавшем взор Фельтона, заблестели искры сознания. Лейтенант схватил конец верёвки, которой были связаны мои руки, и без церемоний потащил меня по петляющей среди скал тропе. Это было кстати - в такой темноте без поводыря я бы наверняка споткнулась и ушиблась. Когда мы оказались на берегу, он всё-таки развязал меня, но - вероятно, взамен - потребовал, чтобы я сняла башмачки. Когда я заметила, что сейчас не самое подходящее время для молитв, лейтенант ничего не ответил, просто стоял и ждал. Я вздохнула, села на песок и сняла свои туфельки. Фельтон забрал их и зашвырнул в море! Совсем новые! На этом вандал не успокоился и, устремившись ко мне, оторвал подол платья - то, что осталось, прикрывало меня лишь до середины бёдер.

- Фельтон! - Сказала я. - Вы тоже мне нравитесь. Но, может быть, отложим всё это до более подходящего момента?

Не говоря ни слова, Фельтон отправил подол вслед за башмачками и только тогда снизошёл до объяснений.

- Пусть думают, что ты разбилась о скалы, а прилив унёс твоё тело в море. - Сказал он.

А голова у него работает! Мы пошли вдоль берега. Гроза ушла на восток, дождь перестал. Песок был совсем холодный, а вода тёплая, так что я шлёпала по прибою, стараясь не отстать от широкого шага Фельтона.

Оглядывая то, что осталось от моего платья, я пришла к неожиданному выводу, что в этом что-то есть. Какое-то варварское очарование. Наши законодатели мод в Париже и Лондоне до того увлеклись идеей возможно большего обнажения груди и плечей, что совершенно забыли про такую роскошную вещь, как ноги. Которые достойны обнажения ничуть не меньше, чем грудь!

Фельтон встал. Я тоже остановилась - по щиколотки в воде - и с любопытством завертела головой. Начинался рассвет, всё вокруг тонуло в густом тумане, позволяющим видеть лишь на несколько шагов. Лицо Фельтона было неподвижно и бесстрастно. Какой-то звук донёсся со стороны моря, и скоро я поняла, что это вёсла скрипят в уключинах. Фельтон ждал, глядя в туман. Немного погодя, пелена перед нами сгустилась в небольшую лодку. Четверо гребцов опустили вёсла, и судёнышко остановилось недалеко от берега.

- Пойдём, сестра. Пора… -- Фельтон подхватил меня на руки и вошёл в воду. Наверное, не хотел, чтобы я намочилась. Было бы что мочить… Впрочем, когда мы добрались до лодки, и вода дошла Фельтону до пояса, я оценила эту любезность. Он приподнял меня, бережно опустил на скамью и сказал: -- Прощай, сестра. Благослови тебя Господь!

- А как же вы?! - Удивлённо воскликнула я.

Фельтон взял мою протянутую руку и прижал к своей груди. Выглядело это несколько мелодраматично, но у таких людей, как Фельтон, подобные жесты дорого стоят. Тон его был почти так же бесстрастен, как и всегда:

- У меня срочное дело в Портсмуте. С этими людьми ты будешь в безопасности. Тебя доставят на шхуну, принадлежащую нашему Братству. На этом судне о тебе позаботятся.

Фельтон отпустил мою руку, развернулся и пошёл к берегу.

- До свидания, Фельтон! - Успела крикнуть я, прежде чем он растворился в тумане.

* * *

Гребцы взялись за вёсла, и вскоре берег потерялся из виду. Как они ориентировались в этом сплошном молоке, я долго не могла понять, но затем мой слух уловил какой-то странный звук - буммм, буммм - словно кто-то время от времени ударял в большущий барабан. Должно быть на этот звук мы и плыли. Я оглядела лодку и только теперь заметила, что кроме меня и гребцов, здесь был кто-то ещё. Он сидел на носу, завернувшись в похожий на монашескую рясу плащ.

Заметив мой взгляд, неизвестный обернул ко мне тёмный раструб капюшона и красивым, поставленным голосом произнёс:

- Кто эта, восходящая от пустыни как бы столбы дыма, окуриваемая миррою и фимиамом, всякими порошками мироварника?

- Чего порошками? - Переспросила я.

- Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знамёнами?

От такого красочного приветствия я вся засмущалась и зарделась, тем более, что чёрная труба капюшона совершенно недвусмысмысленно разглядывала мои практически голые ноги.

- Что золотые столбы на серебряном основании, то прекрасные ноги её на твёрдых пятах! - Подтвердил мои подозрения капюшон. - Что светильник, сияющий на святом свещнике, то красота лица её в зрелом возрасте!

- Вы слишком добры ко мне, месье… - Пробормотала я, тщетно пытаясь натянуть остатки юбки на свои голые колени.

- Благодать на благодать - жена стыдливая! - Возвестил неизвестный.

- Скажите, добрый человек, - спросила я, -- вы можете доставить меня во Францию? Мне очень надо!

Фигура в плаще пропустила мой вопрос мимо ушей и продолжала нести свои премудрости:

- И вот, вышла Ревекка, которая родилась от Вафуила, сына Милки, жены Нахора, брата Авраамова, и кувшин её на плече её!

- У меня и деньги есть! - Заверила я. - Вот, в котомочке. 15 экю! Отвезите меня в Кале. Только поскорее!

- Сестра наша! Да родятся от тебя тысячи тысяч, и да владеет потомство твоё жилищами врагов твоих! - Откликнулся капюшон.

Я поняла это как выражение согласия и бурной радости по поводу 15 экю.

- Скажите, -- спросила я, -- а вы всех женщин зовёте сёстрами или конкретно меня? Я не против - просто любопытно…

- Когда Бог повёл меня странствовать из дома отца моего, -- отвечал неизвестный, -- то сказал я ей: сделай со мною сию милость, в какое ни придем мы место, везде говори обо мне: "это брат мой".

- Ну… Ладно… Вы только в Кале меня скорее доставьте…

- Сотовый мёд каплет из уст твоих, невеста; мёд и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!

Я не нашла, что сказать в ответ на такое заявление. Одежда как одежда! Рваная, правда… Но я же не виновата! Это всё Фельтон! Никаким ливаном она не благоухает! Нечего придумывать!

Беседу, принявшую несколько напряжённый характер, внезапно прервала здоровенная гарпия, молча выплывшая из тумана прямо над нашими головами. Я ахнула. Гребцы опустили вёсла в воду, остановив лодку. Я продолжала разглядывать чудовище, оказавшееся, на моё счастье, носовой фигурой корабля.

Человек, вырезавший это изваяние, был настоящим мастером, только детство у него, наверное, было трудное. В монастыре, например, воспитывался. Растопырив крылышки и, как положено носовой фигуре женского рода, грозно выпятив вперёд гигантскую грудь, когтистыми птичьими ногами гарпия судорожно впивалась в обшивку корабля. Здесь всё было в порядке - законам жанра неизвестный резчик следовал неукоснительно. Но дальше начинались авторские вольности. Лицо гарпии, с распахнутым ртом и вытаращенными глазами, искажала жутковатая помесь кровожадной жестокости, бурного веселья и невыносимого страдания, превращая его в какую-то маску безумия. А прямо из обшивки корабля, по бокам от гарпии, росли огромные руки - с неестественно большим количеством неестественно длинных скрюченных пальцев, похожие на пауков - ручища держали гарпию за бока - словно сам корабль, ухватив летунью, прижав к своему носу, собирается протащить её под килем, чтобы там - внизу - учинить над бедняжкой какое-нибудь непотребство! Бр-р-р-р-р… Не хотела бы я оказаться на её месте!

Сверху в лодку упал конец верёвочной лестницы, отвлёкший меня от созерцания странной скульптуры. Нет! Только не это! Опять лестница!

Один из гребцов ухватил трап за нижнюю перекладину, заставив его натянуться, а сидевший на носу поднялся, сбросил капюшон и приглашающе протянул мне руку. Ух, ты! Знаток Писания оказался карликом! Росточком мне по грудь, даже меньше, а голова здоровенная, лысая, вся в каких-то бугорках… Просто вау! Всегда хотела такого себе в форейторы!

Я опасливо подошла к трапу. Карлуша, несмотря на малый рост, собрался было по-кавалерски меня подсадить, но его руки, пытаясь обхватить мою талию, скользнули по рёбрам и оказались подмышками. Какой неловкий! Я взвизгнула и непременно шмякнулась бы в воду, но гребец, державший трап, ухитрился меня подхватить.

- Вижу я: брат мой - не обманул он меня. Сестра наша - весьма богобоязненна. -- Жизнерадостно сообщил Форейтор Мечты, ни сколько не смущаясь своей неудачей.

Другой гребец, приняв меня из рук своего товарища, помог взобраться на верёвочный трап и полез следом, страхуя на случай падения и зорко оглядывая мои ноги от голых пяток до того, что скромно таилось под новаторски укороченной юбкой. Да ничего особенного там не таилось! Обычные батистовые трусики! Брабантской работы. Сколько они стоят, вам лучше не знать. Но красивые - ужас! Так что где-то я этого морячка понимала. Сама от них в магазине глаз оторвать не могла!

- О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бёдр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника! - В восторге вопил из лодки в конец распалившийся карла.

Сильные руки подняли меня и поставили на палубу. Я огляделась. Корабль как корабль. То ли барк, то ли баркентина - никогда их не отличала! Ах, да! Фельтон же говорил - шхуна! Ну и ладно. Пусть будет шхуна.

Между тем, карлик-богослов, с помощью своих подручных перевалился через борт, бормоча под нос:

- В оковах они открыто влекомы были с насилием, до ввержения в корабль…

Несколько хмурых головорезов из окружившей нас команды деловито схватили меня за руки и потащили к ближайшей мачте. Надеюсь, меня не собираются вздёрнуть на рее? После всего, через что я прошла, это было бы верхом несправедливости!

- Везены они были по подобию зверей под игом железных оков; одни прикованы были за шеи к корабельным скамьям, другие крепкими узами привязаны были за ноги. - Продолжал вероломный уродец, с интересом наблюдая за происходящим.

Меня прислонили спиной к мачте, скрестили руки над головой и связали их свисающей сверху верёвкой. Боже мой! Опять кому-то приспичило меня связывать! Как надоело!

- Он привязывает к виноградной лозе ослёнка своего и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей; моет в вине одежду свою и в крови гроздов одеяние свое… -- Бормотал недомерок, оглаживая меня масленым взглядом.

Один из головорезов перебросил конец верёвки, которой связали мои руки, через что-то высоко над моей головой, потянув его вниз, заставил меня вытянуться, приподняться на цыпочки, и оставил в таком положении, привязав конец к чему-то вне моего поля зрения. Карлик встал передо мной и, глядя снизу вверх, принялся беспощадно щекотать мои бедные рёбрышки.

- Вот, я стою у источника воды, и дочери жителей города выходят черпать воду… - Вдохновенно вещал мучитель. Я молча корчилась.

Примечания.

Гарпия – существо из древнегреческой мифологии, полуженщина-полуптица с крыльями и лапами грифа, головой и грудью женщины.

Шхуна, барк, баркентина – парусные суда, различающиеся между собой типами парусного вооружения (шхуна - только косые паруса, барк - косые на задней мачте и прямые – на всех остальных, баркентина - прямые на передней мачте и косые – на всех остальных). В 1628 году ни одного из этих типов судов (кроме, может быть, шхуны) не существовало, так что автора можно сердечно поздравить с очередным анахронизмом.

Цитаты из Ветхого Завета (в синодальном переводе): «Кто эта, восходящая…» (Песнь песней Соломона, 3, 6); «Кто эта, блистающая…» (Песнь, 6, 10); «Что золотые столбы…» (Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, 26, 23); «Что светильник, сияющий…» (Премудрость Иисуса, 26, 22); «Благодать на благодать…» (Премудрость Иисуса, 26, 18); «И вот, вышла Ревекка…» (Бытие, 22, 15); «Сестра наша! Да родятся от тебя тысячи тысяч…» (Бытие, 24, 60); «Когда Бог повел меня странствовать…» (Бытие, 20, 13); «Сотовый мед каплет из уст…» (Песнь, 4, 11); «О, как прекрасны ноги твои в сандалиях…» (Песнь, 7, 2); «В оковах они открыто влекомы…» (Третья Книга Маккавейская, 4, 6-8); «Он привязывает к виноградной лозе…» (Бытие, 49, 11); «Вот, я стою у источника…» (Бытие, 24, 13).



(продолжение следует) ->