Леди Винтер была не просто легендой. Она была моим шедевром. Моей гордостью и главным достижением. Даже Рошфорчик, поначалу отнесшийся к этой идее настороженно, в конце концов вынужден был признать, что такого успеха наша разведка не добивалась со времён Генриха IV. И получилось всё удивительно легко. Немного работы с документами, пара-тройка подкупов, чуточку врождённого таланта - и вот я замужем за членом Верхней Палаты, с совершенно чистым и легальным доступом на самую верхушку английского придворного истеблишмента. А когда милорд скончался, это даже пошло нам на пользу. Хоть и жаль старикана. Я ведь и теперь по нему немного скучаю - вспомню, как он стоит на балконе нашего замка, обнимает меня одной рукой и рассказывает что-нибудь из времён своей молодости. Или просто молчит, на море смотрит. Зато, когда его не стало, я - из ограниченного в передвижениях постоянного резидента - снова превратилась в разъездного агента. Агента, открывающего пинком практически любую дверь, благодаря титулу.
И вот эта великолепная легенда, этот шедевр - скоропостижно приказал долго жить. Осведомлённость лорда Винтера о моём прошлом не оставляла никаких сомнений в том, что леди Винтер больше нет. Есть авантюристка, обманным путём присвоившая себе этот титул. То есть, когда - и если - я отсюда выберусь, мне придётся залегать на дно, выходить из игры на неопределённый срок. И создавать новую легенду будет страшно трудно, потому что я засветилась как леди Винтер везде, где только можно! Разве что опять по алжирским работорговцам работать - по-моему, в этом качестве только они меня и не знают. Зато знают в другом - бррррр!!!
В общем, всё - карьера рухнула! И, прежде чем начинать об этом сокрушаться, надо ещё умудриться отсюда сбежать!
Кто же он? Этот добрый человек, который меня слил? Где я прокололась? И, перебирая в памяти разные случаи, я снова и снова возвращалась к одному годичной давности происшествию. Ужасному происшествию! Моё лицо вспыхивало от стыда, ногти вонзались в ладони, а губы шептали ненавистное имя...
* * *
Как-то раз Его Высокопреосвященство сообщил, что в Париж должен прибыть один нужный ему человек - некто граф де Вард. Монсеньёр просил встретить графа "со всем парижским радушием". Я, хоть и не коренная парижанка, сразу поняла, что он имеет в виду. Его Высокопреосвященство, видимо, был намерен сделать графу некое предложение и хотел быть уверен, что тот не станет слишком уж ломаться. Для этого Монсеньёр собирался немного "помариновать" де Варда перед аудиенцией, а мне следовало за это время аккуратненько с ним поработать и незаметно подготовить к принятию правильных решений. В общем, я и была тем "маринадом".
Позже выяснилось, что лицо, прибывшее вскоре в Париж, никаким графом - и уж тем более - де Вардом - не было. Однако все документы, рекомендательные письма и так далее - были в порядке и никаких подозрений он поначалу ни у кого не вызвал. Подозрения возникли, когда уже поздно было. Но об этом - потом.
Как все коротышки, мнимый граф обладал грандиозными амбициями, символом которых служили его поразительные, гигантские усы. Усы были такие, что на большом расстоянии граф напоминал крест, сбежавший с верхушки какой-нибудь колокольни и пустившийся во все тяжкие.
Прононс у него тоже был потрясающий. В духе "Слющай, ты можщь нармальн гаварит, дааа?"
- А я и не знала, граф, что вы гасконец... - Сказала я после обмена приветствиями, когда нас знакомили.
В ответ он только самодовольно подкрутил свои фантастические усы.
Стиль ухаживания у бравого гасконца был соответствующий - до того линейно-наступательный, что это даже трогало: "У тыбя такой груд красывый! Я нэ могу сматрет! Вай-вай-вай!"
Гасконец являлся в мой особнячок ежедневно после обеда и торчал до вечера, донимая меня своими неуклюжими комплиментами. Я мило и загадочно улыбалась, подавала ручку для поцелуя, в общем - мариновала.
С огромной досадой вынуждена констатировать, что эта хитрая бестия обвела меня вокруг пальца, совершенно усыпив мою бдительность своей топорной прямолинейностью. Очень быстро выяснилось, что обходными манёврами тварь владеет в совершенстве. Однажды, ненастной ночью, я проснулась в своей тихой, скромной, почти монашеской постельке от того, что чьи-то лапища нетерпеливо освобождали меня от пеньюара.
Было темно, но по сопению и бормотанию под нос я легко опознала своего "подопечного". Это как же он сюда проник? По стене на второй этаж забрался, цепляясь за ветви плюща? Да нет там никакого плюща! Вот ведь горный козёл!
Вопить на весь дом "Караул! Насилуют!" я сочла ниже своего достоинства. К тому же этим я безнадёжно провалила бы задание Монсеньёра. Пришлось импровизировать и пытаться выудить, что возможно, из такой внезапной и непростой ситуации. Во исполнение этого плана, оказав насильнику символическое сопротивление, я расслабилась и стала с интересом ждать, что будет дальше.
Началось всё банально: поцелуи в губки, поцелуи в грудки и ещё ниже, и ещё... Ах, видно, правы трубадуры былых веков: "чем выше нас любовь возносит, тем ниже клонятся цветы". Ну не настолько же ниже! Куда он дальше-то поехал?! Ах! Как высоко его любовь занесла! "Цветочек" продолжал катиться по наклонной и остановился только в районе пяточек, которые принялся с аппетитными причмокиваниями вылизывать. Ай-да, граф! Вот так затейник! Ну ладно, ладно... Тоже в общем-то неплохо. Лежу, получаю удовольствие. Сейчас, думаю, налижется и болтать начнёт, как у мужчин после хорошего секса заведено.
Вдоволь полакомившись моими ножками, разнузданный горец перевернул меня на животик, уселся на задок словно в седло, заломил мне руки за спину и принялся связывать их кстати подвернувшейся под руку фламандской батистовой наволочкой тонкой работы и умопомрачительной цены.
В ответ на мой возмущённый возглас - "Граф! Что вы делаете?!" - мне было сказано, что это старый добрый гасконский обычай, имеющий отдалённое отношение к обряду похищения невесты. Когда я возразила, что это больше похоже на технику взнуздания непокорных кобыл, мне, после кратких раздумий, было сообщено, что я, пожалуй, права - действительно похоже. В любом случае - без этого у графа могут возникнуть трудности интимного характера, так что лучше мне не брыкаться, а лежать спокойно, если, конечно, я не имею намерения познакомиться ближе с его шпорами - для большей точности уподобления меня шаловливой лошадке. Намерения такого у меня не было - в чём я немедленно призналась.
- Не будем слишком дотошны, граф. - Сказала я. - Давайте остановимся на той степени уподобления, которой мы уже достигли.
Обрадованный моей сговорчивостью, граф со страшным треском выдрал из балдахина позолоченный шнурок и быстро стреножил мои до блеска вылизанные ножки. К сожалению, надежды на то, что он вот так же быстренько меня сейчас оттрахает, а потом начнёт, наконец, трепаться, хвастаться и откровенничать во всю длину языка, оказались беспочвенны. Ах! Как плохо я знала чёртовы гасконские традиции!
Всё ещё только начиналось. Надо было ещё всё облапать, всюду залезть своими блудливыми пальцами, всё обнюхать, везде полизать, всё искусать и обслюнявить! Заметив, как я корчилась и взвизгивала от щекотки в моменты, когда его пальцы слишком грубо вели себя в особенно нежных местах, беспощадный пленитель стал щекотать меня уже намеренно, со всем гасконским зверством атакуя мои беззащитные бока и подмышки. К его восторгу, я - не в силах ничего с собой поделать - ржала в ответ как настоящая лошадка - и может быть, даже не самая породистая. Проклятый кавалерист входил от этого в ещё больший раж, безошибочно отыскивал всё новые щекотливые места и постепенно доводил меня до безумия.
Сообразив, что сейчас я перебужу весь дом, мучитель остановился, но лишь затем, чтобы заткнуть мой рот дорогущим шёлковым платочком в золотом шитье и завязать очередной батистовой наволочкой. Боже! Он меня разорит!
Незатейливые гасконские радости возобновились в относительной тишине. Теперь мне щекотали пяточки. Потом облизывали. Потом снова щекотали. Потом облизывали и щекотали одновременно. Потом щекотали под коленками, щекотали бёдра и между бёдрами, засовывали пальцы во все обнаруженные отверстия, чтобы пощекотать меня изнутри - и ведь получалось!
Наконец, гасконец ухватил меня за бока, поднял и с размаху насадил на пылающий столп своей распалённой похоти. Столп впечатлял почти как усы - размером он был где-то с маршальский жезл. О, эти коротышки!
Я приободрилась, полагая, что уж сейчас-то получу хоть какое-то утешение за перенесённые муки. Не тут-то было! Вместо того, чтобы прелюбодействовать как полагается, мерзкий гасконец продолжал забавляться в кавалерийском стиле - молодецки гикал мне в уши, нахлёстывал ладонью по "крупу" и пришпоривал пальцами под рёбрышки, требуя скакать поживее. Поскольку последнее давало наилучший эффект, вскоре негодяй сосредоточился именно на этом способе поддержания аллюра. Он уже не пришпоривал меня, вонзаясь указательными пальцами с обеих сторон - все десять пальцев бегали, ездили и кувыркались по рёбрышкам, грудкам, животику, а время от времени ныряли подмышки и копались там, словно кающийся ростовщик - в своих грехах. От невыносимой щекотки я уже не смеялась, а выла сквозь злополучные платочки и наволочки, билась, извивалась, рвалась во все стороны - и тем самым невольно ублажала своего мучителя, разъезжая вверх-вниз по его "маршальскому жезлу".
Скотине было весело. А я была уверена, что вот-вот отдам Богу свою чистую, непорочную душу.
Наконец, с медвежьим рёвом паршивец исторг в меня свои пиренейские соки. К великому моему облегчению, весь его интерес немедленно угас. Я была снята с быстро сокращавшегося в размерах "столпа" и небрежно брошена на постель как надоевшая игрушка. Однако, пока я приходила в себя, гасконец не терял времени даром. Чиркнуло кресало, и свеча осветила его брутальную физиономию с хищно оттопыренными усами. Пройдясь по комнате, разбойник остановился против моего секретера. Подёргал за ручки - заперто. Ещё бы! Мой секретер не просто так называется. Там секретов столько, что на пол-Парижа хватит и ещё на пол-Лондона останется! К сожалению, я не предполагала, что в моей собственной спальне моим секретам может угрожать что-то, кроме любопытной служанки. Вот от служанки там замочки и были поставлены. Изящные такие, серебряные. Такого громилу, как де Вард, они остановить, конечно, не могли. Кстати, именно в тот момент, глядя, как при помощи кинжала выламываются замочки на одном ящичке за другим, я и стала догадываться, что
никакой он не де Вард.
К сожалению, мои догадки сильно запоздали. Сделать я ничего не могла. Нет, я, конечно, бушевала! Мычала! Билась как лошадь на привязи! Но связана я была на совесть! Не так, как обычно связывают девушек, желая доставить им утончённое удовольствие. В конце концов я так обессилила, что могла только смотреть, как он роется в письмах, и беззвучно плакать.
Наконец, он, видимо, нашёл, что искал. Засунул пачку отобранных писем себе в сумку, подхватил шляпу, сапоги, собрал прочие разбросанные по полу шмотки и, по-прежнему не обращая на меня внимания, преспокойно выскользнул в неприметную дверцу, которая соединяла мою спальню с комнатой служанки. Только здесь я поняла, как этот негодяй проник в мою святая святых! Мерзавка Кэт! Я её растерзаю!
Примечания.
Гасконь – историческая область на юго-западе Франции. Примыкает к Пиренеям и Бискайскому заливу
«У тыбя такой груд красывый…» - Во времена, когда ещё не возникла централизованная система образования, а «нормативный» литературный французский только формировался, различия между местными говорами были гораздо сильнее, чем сейчас. Кроме того, существовала разница между северными и южными диалектами французского, которые произошли от двух разных языков – старо-французского (langue d’oil), к которому восходит современный французский, и окситанского (langue d’oc), представлявшего собой нечто среднее между старо-французским и старо-каталонским. И, наконец, гасконцы происходят от басков, чей таинственный, не имеющий родни язык заметно повлиял на «гасконский французский». Я предположил, что на французском севере гасконский диалект должен был звучать примерно также, как для нас звучит русский с кавказским акцентом, тем более - будучи горцами, гасконцы должны были походить на обитателей Кавказа и менталитетом, и темпераментом.
«…чем выше нас любовь возносит, тем ниже клонятся цветы…» - неуклюжее переложение в духе средневековой поэзии известной строки из песни «ВиаГры» («чем выше любовь, тем ниже поцелуи»).
Маршальский жезл – цилиндрический стержень длиной около 30-40 сантиметров.
(продолжение следует) ->
