GB.../M

Внимание: строго для лиц, достигших возраста 18 лет!!!!!!!!!!!

Отжимаюсь… а что ещё прикажете…

И вспоминаю… запах зелени… перешёптывания…

Щекотка…

Эх, Энгр, Энгр…

Чёрт… Отжимаюсь. Рраз… Два… Три…

Да… кстати… Позвольте представиться: Валерий Васильевич Морозов, педагог со стажем и просто мужчина хоть куда. Ну, сейчас-то я - неработающий пенсионер. Во всех смыслах, хе-хе-хе. То есть и амурами давно перестал интересоваться. И знаете, ничуть об этом не жалею. "Баба с возу…", как говорится. Вот только чёртов воз этот до сих пор катится по наклонной, что меня вовсе не радует.

Некоторые мои знакомые-ровесники ещё пытаются корчить из себя жеребчиков, молодятся, красят плешь, глотают виагру тоннами, ну, и всё такое прочее. Я - не из таких. По-моему, всё это просто смешно и глупо. Ещё если б я встретил женщину, ради которой стоило бы так суетиться, ну, тогда… Только вот что-то не встречается мне такая. Хуже того - охватывая ретроспективным взглядом весь свой сексуальный опыт, я и там не нахожу той, воспоминание о которой как-то особо взволновало бы меня. То ли настоящие леди перевелись ещё до моего рождения, то ли мне просто не повезло в жизни, то ли - я вовсе этого не исключаю - это я сам слеп и никогда не умел разглядеть в близком существе ту самую... А может, стоящие просто меня сторонились?..

И только однажды… Лет двадцать назад… Хотя это совсем из другой оперы… Ну ладно, к чему ломаться - грешен, каюсь. Был, был всё-таки в моей жизни один эпизод, при воспоминании о котором неработающий пенсионер между моих ног вновь превращается в Энгра (одна прелестная искусствоведка так его прозвала). Даже сейчас. Когда я рассказываю вам это. Казус в том, что я вовсе не уверен, что тот случай был связан именно с женщиной. Нет, только не подумайте, что я - латентный голубой или что-нибудь в этом роде. Просто… дело тогда было совсем в другом…

Нет, вижу, так не пойдёт. Придётся рассказать всё, как есть, в мельчайших подробностях. Слава Богу, я достаточно стар, чтобы позволить себе любые откровения, хе-хе-хе.

Так вот. Лет двадцать назад, на закате существования пионерских организаций, было мне что-то около полтинника. И пригласили меня поработать в пионерский лагерь подменным вожатым к студентам-первокурсникам на летней практике. Ну, на подхвате, так сказать, помочь, приглядеть… Я был не против. Дачи у меня нет, а тут тебе - солнце, воздух, и вода! Да ещё за это и деньги платят? Красота!

Забегая вперёд, скажу сразу: "отпуск" мой получился куда короче, чем я ожидал. Не досидел я до конца смены - и всё из-за того вопиющего эпизода, о котором собираюсь рассказать. Но по порядку.

Поначалу-то всё шло отлично. Я - человек, как все признают, обаятельный, что называется харизматик - да и выглядел тогда не чета себе теперешнему: подтянутый загорелый мэн с крепкими бицепсами, стрижкой под ёжик и аккуратной седеющей бородкой. Девочки, что поразвитее, поглядывали на меня не без интереса. Но я, конечно, себе ничего такого не позволял, хотя мыслишки разные, что греха таить, и мелькали. Но по своему педагогическому опыту я прекрасно знал, что такое девчонки в 14-16 лет. Чихнуть не успеешь, как вдряпаешься во что-нибудь нехорошее. Поэтому чётко и неумолимо держал дистанцию.

С парнями было проще. После того, как я наглядно доказал особо отвязным свою физическую силу, а попросту - дал пару раз по мордасам, они меня зауважали, и, надо сказать, за ту часть смены, что я там пробыл, мне удалось почти из всех сделать нормальных людей. Даже самые задохлики у меня по 100 раз отжимались на кулаках. Экая жалость, что всё вышло так, как вышло! А то б я б их всех здоровяками и спортсменами мамкам на руки сдал… но ладно, чего уж теперь жалеть. Тем более, что я ни о чём и не жалею… ууууйй…. какое жуткое возбуждение… Пойду отожмусь немного на кулаках… 100, конечно, уже не получится, но хотя бы раз тридцать…

Отжался. Полегчало. Продолжаю.

Короче, в один прекрасный день случилась в лагере военно-спортивная игра "Зарница". Суть победы сводилась к отыскиванию конвертов с паролями, а конверты прятались в укромные уголки по всей территории. Победителей ждали ценные призы и внеплановый поход в бар прилегавшего к лагерю санатория.

Я, конечно, желал победы своему отряду, но без фанатизма. Меня, нормального пятидесятилетнего мужика, заботили совсем иные проблемы. Прищуренные взгляды пионерок, посверкивающие чуть тронутой интересными мыслями чистотой, оставляли во мне (и даже НА мне) неизгладимые следы. Душ помогал слабо, и в первые же дни смены я свёл знакомство с прелестной дамой, продавщицей из местного сельпо. Насколько я знал женщин, приближался момент полной и окончательной победы. И в тот жаркий день я, по всем расчётам, должен был, наконец, получить свою награду, никак не связанную с "Зарницей".

Еле дотерпев до полдника, натянул на себя что-то молодёжное - зелёную майку с микки-маусом, шорты, сандалеты - и пустился в путь. Никем не замеченный, обогнул корпус малышового отряда, дошёл до небольшой полянки с детскими качелями и "горкой", прокрался, озираясь, к ближайшему кусту, через который намеревался покинуть территорию лагеря… (Направляясь к даме, я всегда ходил через этот потайной лаз, желая избежать ненужных домыслов и расспросов.) И тут услышал именно то, чего всегда так боялся услышать:

- Валерий Васильевич, а куда это вы?..

С досадой оглянувшись, увидел целый отряд - трое пацанов и трое девчонок. Увы, вражеский. Сверившись с кое-какими залипшими в памяти данными, сообразил, что появились они тут не случайно. Все, как на подбор, "взросляги". 16-летние то есть. Значит, специально сколоченная группы охраны - чтобы никто из вовлечённой в игру администрации не проскользнул за территорию. Надо же, а я-то наивно полагал, что этот лаз в заборе известен только мне…

Здоровенный прыщавый Лёха почесывал задницу. Все остальные тоже были в каком-то своём, не угадываемом сходу, репертуаре. Толстый увалень Антон, как всегда, тихо и подленько посмеивался, показывая кривоватые зубы; загорелый, похожий на юркого жучка Герка смотрел набычившись. Девчонки, полыхая наивно-дурящей смесью свежего пота и спиртового дезодоранта, уже взяли меня в оборот: черненькая плосколицая, топорно сработанная Света цепко держала меня за правую руку, Маша, обладательница шатенистого "каре" и маленьких острых грудок - за левую, а рыжая стреловидная Ира с острым подбородком нагло схватилась за кожаный ремень моих шорт и слегка подёргивала его, показывая свою девичью власть.

- Сдавайтесь! - заявила она. - Вы наш пленник!

Игры типа "Зарницы" располагают к ненужной фамильярности и размыванию грани между детьми и взрослыми, а мелкие постыдные грешки этих взрослых - к невозможности защититься. Всё это было очень мило, но я, повторяю, торопился. Поэтому я попытался, ну, если не освободиться, то спокойно объяснить, что, мол, не приставайте ко мне с глупостями - спешу по важному делу. И тут до меня дошла вся пикантность ситуации. Самый важный из искомых по правилам "Зарницы" конверт я засовывал в тайник лично, своими руками. И эти мерзавцы явно откуда-то знали об этом. Потому их реакция на мою растерянность была совсем не та, что я ожидал:

- Урааа!!! Пытать его!!! Пытать!!!

Перед внутренним взором мелькнуло обречённое лицо моей продавщицы, и я всё-таки решился на то, на что надо было бы, по-хорошему, решиться гораздо раньше - резко вырвался из цепких ручонок и, уже не заботясь о солидности, ломанулся прямиком через кусты. Это и было роковой ошибкой. Я споткнулся о торчащий из земли корень и растянулся задницей кверху на ковре из мха, травы и листьев, мгновенно ощутив острый запах зелени и сырости. И в следующий миг мои преследователи попадали на меня вповалку.

Похоже, пришёл час расплаты за мою суровую заботу об их нравственности. Я ведь чуть ли не каждую ночь отлавливал кого-то из них, крадущихся по коридорам в ночнушке или пижаме, и не особо-то нежничал, стирая мокрым полотенцем помаду с детских губ и выдирая тюбики с зубной пастой из потных кулачков. И публично позорил их на утренних линейках. Я и этих имена порешил себе переписать, и отзвониться их родителям, пока не грянул гром. Слишком уж непозволительно фамильярно они вели себя со мной, взрослым человеком, и никакая чёртова "Зарница" этого не оправдывала. Нет, конечно же, я мог применить грубую силу… Мог… и хотел… Хотел, честное слово…

Но дохотеть я не успел. Ибо случилось нечто настолько неожиданное, что оказалось неожиданнее всей ситуации в целом. Кто-то из них силой зашерудил железными пальцами у меня между рёбер, и в следующий миг я уже был дождевым червём, поедаемым муравьями, с ужасом и стыдом осознавая, что блею и хохочу одновременно.

Это был какой-то кошмар. Никогда не подозревал, что я, в свои-то годы, могу бояться щекотки. Последний раз меня щекотали, кажется, лет 40 назад (с рыданиями, двоюродная сестра, в гостях у бабушки, когда я отыскал и с мерзкими комментариями читал вслух её личный дневник). В общем, я про эту область жизни просто как-то забыл. И вот теперь мне грубо напомнили… Да как грубо! Это сейчас я так спокойно и добродушно рассуждаю. А в ту минуту я, конечно, ни о чём не рассуждал, а просто бился всем телом, стараясь вырваться от щекочущих рук, и блеял как козёл. Но легче мне от этого не становилось - зажат я был крепко. А мой невидимый мучитель, видно, решил, что я слишком хорошо держусь и, вонзив пальцы ещё глубже, засверлил ими наподобие электродрели…

И вот тут я уже попросту заорал, как резаный, соображая только одно: если это продлится ещё хотя бы мгновение, мой мозг не выдержит и взорвётся от запредельной остроты бытия. Освободиться у меня не было никаких шансов, так что надежда была только на одно: что мой агонизирующий, полный предсмертного отчаяния вопль напугает мучителей.

Удивительно, но это помогло. Пытка в тот же момент прекратилась, и я услышал сверху испуганное мальчишечье перешёптывание: "Вы чего, осторожней… Он же старый… Может, у него сердце больное…"

Представляете?!.. А следом раздался тихий девичий… да-да… девичий голосок:

- Да какой же он ста-а-а-арый? Ничего вы не понима-а-аете…

В иное время подобное обсуждение моих данных малолетками разъярило бы меня не на шутку - вплоть до окончательного взрыва возмущения, который разметал бы всех моих мучителей и наверняка нанёс бы кому-нибудь из них увечье средней тяжести. Но в тот миг я, защекоченный чуть не до смерти, просто лежал и наслаждался покоем, даже почти не обращая внимания на навалившиеся сверху потные тела. Увы, покой мой был недолгим. Мои ноющие рёбра, правда, оставили в покое, зато я в тот же миг почувствовал, что с меня стаскивают сандалии. Ещё не успев испугаться, я ощутил смущение, ведь было очень жарко, а я вовсе не был уверен в аппетитности своих голых ступней.

- Что вы себе позволяете? - попытался уже всерьёз воспротивиться я, - я же вам не ровесник, в конце концов?..

Но тщетно. Когда чей-то осторожный палец прикоснулся к моей ступне, я рефлекторно дёрнулся - такие вещи всегда неожиданны, как к ним морально не готовься. Ну, далеко убежать у меня не вышло, ведь я был зафиксирован жёстко. Зато моё движение не осталось незамеченным и вызвало на том конце провода прилив энтузиазма: быстрые ласковые пальцы защекотали меня сразу по обеим подошвам, от пальчиков к пяточкам и обратненько. Извините за такие противные суффиксы, но, когда вам так нежно делают там, невозможно думать о частях своего тела как-то иначе. На глазах у меня даже слёзы умиления выступили, хорошо, что в сумраке зелени этого никто не мог видеть. Я заскрежетал зубами, впился ногтями в почву под собой, не желая больше радовать садистов рефлекторно издаваемыми звуками.

- Валерий Васильевич, может, всё-таки расскажете, где конверт? - вежливо спросил над правым ухом металлический голос Герки. Даже сквозь все невероятные ощущения в сознание просочился вопрос, а кто его же родители. И что получится из этого парня в будущем, если он уже сейчас даже в такой неудобной позе разговаривает, как знающий себе цену работник спецслужб. Честно говоря, я уже хотел плюнуть и сдать им этот чёртов конверт, пусть радуются. Но понимал, что надо терпеть до конца. Моё реноме педагога и вожатого было уже безнадёжно подмочено, и спасти его было можно теперь только одним - стойкостью в главном.

Да и реальность была уже слегка другая… Можно долго рассказывать о тончайших оттенках совершенно противоположных чувств, овладевших мною в ту минуту, но голая правда заключалась лишь в одном… В Геркином вопросе, невзирая на всю его жёсткость, я услышал практически просьбу… Просьбу продолжить эту странную игру. Продолжить добровольно… и в этом голосе я различил некое обещание неразглашения моей достаточно постыдной роли в этой игре…

Кстати, и пятки по сравнению с рёбрами воспринимали происходящее не так уж однозначно... Может, быть, поэтому я теперь не особо и дёргался: было щекотно, но и приятно одновременно, чего я тоже не испытывал ещё не разу в жизни. Как-то было: или одно, или другое. А тут такая вот двойственность, ну надо же!.. Ну не было у меня в жизни такого, не было! Только бы снова не заблеять. Дамам вообще-то нравилось, что я никогда не мог сдержаться во время ласк, но тут я всё-таки имел дело с подростками, даром что наглыми и переразвитыми, и не хотел ранить их психику.

Я даже начал размышлять о том, кто бы это мог быть - на девичьи пальчики вроде не похоже, крупноваты, но и для парня слишком нежно. Так что, скорее всего, то было нечто промежуточное: толстый Антон. Что-то с обменом веществ. Толстяки вообще очень чувственны. А тут всё усугублялось ещё и возрастом. Наверняка он не нравился сверстницам, такие немного придурковатые тюфячки обычно не имеют успеха у девчонок. А подростковые желания-то от этого никуда не деваются и, наверное, ночами, когда вся палата уже храпела, он ворочался без сна и грыз подушку, мечтая, чтоб кто-то сделал с ним хоть что-нибудь подобное тому, что он сейчас вытворял со мной. Я прямо физически чувствовал, как на моих, ох, каких чувствительных ступнях вымещается вся… кем-то накопленная и нереализованная за много лет нежность и жажда…

Внезапно я поймал себя на том, что, нет, на сей раз не блею, но неудержимо и нервно хихикаю. Причём я сам толком не понимал, отчего именно. То есть причины было две. С одной стороны, мне было щекотно, с другой - я вдруг увидел себя со стороны: немолодой мужик с седой бородой лежит в кустах и ему чешет пятки толстый 16-летний пацан. Это было жутко смешно. Причём я не понимал, что первично, что вторично: то ли ситуация такая дикая, что я уже и смех от лёгкой щекотки не могу сдержать, то ли мои нервы так раздражены утончённым щекотанием, что я не могу не реагировать на комизм происходящего. Нет, по отдельности по каждой из этих причин я бы сдержался, но вместе… Короче, я уже не мог ничего с собой поделать. Хихиканье вырывалось из меня неконтролируемо, все наверняка его слышали, и мне было жутко стыдно от этого, но я утешал себя тем, что тайну всё-таки не выдаю. Даже когда Герка, поощрённый явным успехом, снова и снова зундел мне в ухо своим жестяным тенорком: - Ну, так где конверт, Валерий Васильич? - я находил
силы, чтобы через хихиканье отвечать ему: - Не скажу, не скажу, не скажу!!!...

В довершение беды я вдруг почувствовал, что начинаю возбуждаться. Аж трудно стало лежать. Только этого ещё не хватало, с ужасом подумал я, что не помогло мне прекратить ни возбуждаться, ни хихикать. Хорошо ещё, что я лежал на пузе.

А тут ещё басок Лёхи, чьему лидерскому статусу явно не шла на пользу моя стойкость, упрямо подзуживал копошащуюся, ползающую по мне жаркую девчоночью массу:

- Да щекотите сильнее, девчонки! А то призы прохлопаем!

Я успел ещё подумать о том, что он, как говорится, не в теме… Ведь эти ласковые мерзавки и не торопились с меня слезать, явно наслаждаясь и мной, и ситуацией. Но в следующий миг мне стало не до тщеславных мыслей. Ибо внезапно все, сколько бы их там ни было у этих шестерых юных гестаповцев, детские пальцы защекотали меня разом во всех уязвимых местах. Надеюсь, что густые кусты скрадывали моё истошное, почти девчачье верещание. Притом это было совсем другое, чем с рёбрами - там я мог думать, но только одну-единственную мысль - как избавиться от страшной, почти болезненной щекотки. Теперь же у меня не было даже этой одной узкоколейной мысли, может быть, потому, что на сей раз мне не было ни страшно, ни унизительно, а просто щекотно, зато везде! Я уже не думал, как освободиться, я вообще ни о чём не думал! Даже о том, что должен хранить какую-то тайну и реноме пожилого вожатого. В этот момент я им не был. Я вернулся в детство, стал одним из этих четырнадцатилетних, нет, куда младше их - мне было лет 9-10, не боль
ше. И они меня щекотали, а я брыкался, чем мог, и с подвизгиваниями хохотал, уже ничего не стесняясь - чего стесняться ребёнку-то?..

Кажется, иногда я даже выкрикивал: "Не надо!" Не то что бы действительно было "не надо", скорее, это были рефлекторные возгласы в состоянии, когда некогда подбирать слова. Притом я начинал постепенно чувствовать что-то интересное и новое - щекочимые точки на моём теле сливались в единую сладостную электросистему. Даже занудный Геркин голос, который так и впивался мне в уши: - Признайтесь, Валерий Васильевич… Будет хуже… Мы вас всё равно так просто не отпустим… Лучше признайтесь… - мне не мешал, а только обострял ощущения. Сначала я даже сам не понял, что происходит - неимоверное удовольствие, с каждой секундой нараставшее в моём теле, казалось мне естественным продолжением происходящего. Или не совсем естественным?.. Но ощущение блаженства нарастало, постепенно концентрируясь в одной точке - и я не мог уже не осознавать того факта, что кто-то просунул руку между моих ног и, забравшись под шорты, щекочет мне то, чего щекотать пожилому вожатому ни в коем случае не следует.

Я не успел даже подумать о возможной случайности подобного, как кто-то - я не мог разобрать, девчонка или мальчишка - зловеще и мокро зашептал мне прямо в ухо:

- Что, Валерий Васильич, приятно?.. Признавайтесь.

"Как вам не стыдно!!!" - хотел выкрикнуть я… но, увы, не смог себя заставить. Потому что обладатель шёпотка, кем бы он ни оказался, был жестоко прав: удовольствие я в этот миг испытывал такое, что было не до морали. Мне было уже всё равно, кто это: прыщавый Лёха или острогрудая Маша - я жаждал только одного: продолжения. Но остатки вколоченного отцовским ремнём советского воспитания всё ещё жили во мне, и я, собрав в кулак всё ускользающее самообладание, завопил:

- Щекоооотноооо!!!!!

Уж лучше все подумают, что я так сильно боюсь щекотки, чем узнают, что со мной творится на самом деле, - стучал во мне инстинкт самосохранения, меж тем как взбесившийся Энгр, ревя от ярости и восторга, взрывал в земле борозды на полметра вглубь. Но в шёпоте неведомого мучителя сквозило вполне отчётливое понимание нюансов моих чувств:

- А хотите, я перестану?.. А?..

- Неееет!!! - вопил я, счастливый, что могу, наконец, расслабиться - и быть абсолютно, панически, до последнего атома искренним. - Не наааадоооо!!!

- Конве-е-е-ерт!... - звучало в моих ушах влажное стерео, хотя если учесть количество мучителей, это было полноценное шестиканальное Долби!

Но только одному из них было в тот момент ясно, на чём могла бы сломаться жертва. И садистский шёпот раздался уже с нешуточной угрозой:

- Считаю до трёх - и убираю руку! Раз… два…

Где-то на краю мозга, куда ещё не добралась дрожь наслаждения, сотрясавшая всё моё существо, я расчётливо понимал, что, если признаюсь слишком быстро, могу всё-таки проиграть. Мне надо было довести терпение своих палачей до той грани, где моё тело, уже превратившееся в хохочущий сгусток блаженства, больше не будет нуждаться в их услугах. И я стал выкрикивать по одному слову в секунду: "спортивная!" - "аллея!" - "статуя!" - "дискобола!" - "расщелина!" - "между!"… - На этом месте там подо мной, где только что была мать сыра земля, открылась бездна, звезд полна, и я всем своим ликующим существом понял, что заветная грань пройдена. Но остаток фразы пригодился мне, чтобы замаскировать уже рвущийся из меня громкий и абсолютно неудержимый вопль всесокрущающего животного наслаждения:

- ПОСТАМЕНТОМ И АСФАААААЛЬТОООООМ!!!!!

Я договорил как раз вовремя.

…Когда я вновь обрёл способность к восприятию внешнего мира, то обнаружил, что стою на коленях - а моих палачей, увы, простыл и след. Я был весь в земле и зелени, и еле встал на подкашивающиеся ноги, отвлечённо осознавая, что где-то по территории лагеря сейчас мчится по направлению к вожделенной статуе дискобола шестёрка добившихся своего садистов и садисток… И я знал… знал, что среди них есть кто-то, кто ЗНАЕТ…Грязная, изощрённая малолетняя сучка!.. А, может… Гадать об этом я пока не решался. Пошатываясь, я добрался до своего корпуса, заполз в вожатскую, закрылся изнутри на задвижку (что было строго запрещено лагерными правилами) и, рухнув на нерасстеленную кровать, на несколько часов заснул мёртвым сном без сновидений.

О своей продавщице, ожидающей меня с романтическим ужином, я в тот вечер так и не вспомнил.

Что ж… не мой отряд выиграл "Зарницу". Спасибо врагам, они поступили как люди чести - о моём предательстве и позоре не узнал никто. Впрочем, может, это вовсе и не честь была, а просто они сами где-то в глубине души понимали, что совершили нечто такое, в чём невозможно признаться никому. И вправду. Если вдуматься, то даже в моём положении было бы менее постыдно рассказать о случившемся.

Я, конечно, не рассказал. Но и жить, как раньше, уже не мог. В первые три дня я просто отходил от произошедшего, стараясь лишний раз не показываться никому на глаза (мой отряд почувствовал волю и обнаглел: повадились курить на чёрной лестнице). Потом началось безумие. Я позволял себе вспоминать, а вместе с воспоминаниями приходило дикое желание пережить то же самое вновь. Но не станешь же подходить к детям и спрашивать: не ты ли это щекотал моего Энгра?..

Я старался рассуждать логически. Герка отметался сразу. Толстый Антон - наполовину, я ведь не был на 100 процентов уверен, что это именно он щекотал пятки. Оставался здоровенный Лёха и три девчонки. То есть за девчонок шансов было больше. Это утешало: я уже начал смиряться с тем, что меня примитивно защекотали малолетки, но что я ещё и голубой… этого открытия мой мозг мог и не перенести. Я стал под благовидным предлогом спускаться к ним в отряд: всматривался, надеясь по выражению лица или мелькнувшему жесту понять… Но всё тщетно, все трое, да что там, все четверо с половиной вели себя с таким классическим безразличием юности к седой бороде, что в конце концов я оставил свои осторожные заезды. Несколько раз мне удалось принюхаться к волосам. Я надеялся узнать по запаху… Но тщетно. Все пятеро (да-да, я, отчаявшись и Лёху с Антоном обнюхал!) пахли одинаково подростковым шампунем и не оставляли мне ни единого шанса на счастье.

Я понял, что схожу с ума, когда, сидя на широком подоконнике, поймал себя на том, что смотрю вдаль и мечтаю: буду следить за этими девочками, дождусь их совершеннолетия, и вот тогда-то и задам каждой вопрос в лоб, а на признавшейся женюсь. А если это окажется Лёха или Антон… что вероятнее, уж больно они с Энгром были вась-вась … ну что ж… придётся сделать некоторую переоценку ценностей… На этом месте я понял: всё, пора завязывать. Ещё не хватало крезануться на половой почве. Я - человек ответственный, но до сей поры мои практиканты вроде неплохо справлялись с пионерами, справятся и без меня.

И я подал директору лагеря заявление об уходе.

Я бежал в Москву, как бегут от дьявола. Ещё месяца два я не мог ни есть, ни работать, ни общаться с друзьями, живя словно в каком-то бреду. Потом, постепенно, наваждение начало отступать, забываться…

Конечно, в своей личной жизни я искал повторения. Нескольких дам даже удалось заставить щекотать меня. Я давал строгие указания - как и где. Но всё было как-то не то. Я злился, раздражался на их тупость и нерасторопность, что вызывало у дам впечатление "тяжёлого характера" и заставляло их бежать со всех ног от такого неудобного партнёра. Потом подошла старость, и надобность в дамских услугах благополучно отпала сама собой. Но и теперь, в семьдесят с лишним, когда я вспоминаю этот случай, моё тело будто пронизывает сладкая молния и парализует на несколько секунд. А когда я прихожу в себя, бегу отжиматься на кулаках - чтобы полностью нормализоваться, мне приходится сделать не меньше тридцати отжимов. Запах зелени… Перешёптывания… Щекотка… Ах, чёрт… Рраз… Два… Три…