M/F

Часть третья

Гроза


Глава 3-3. Совокупление с космосом.

И без сил Кабибонокка
Отступил в свои владенья,
Со стыдом бежал по тундрам
В царство кролика Вабассо,
А за ним все раздавались
Хохот, песни и насмешки.

Лонгфелло. Песнь о Гайавате.

Пятое свидетельство Постника. Та же ночь.

Проникнул я, значит, на территорию. Притаился как тать ночной, а вернее будет сказать так: словно бы монах зловещенький. Прислушиваюсь. Тихо всё, спокойно. Только доносятся со второго этажа негромкие автоматные очереди. Шпана, значит, своими делами занята - дурацкими, а совсем не тем, про что я думал. Заглянул в окно спальни - тот же Репин, что и по монитору. И бретелька на своём посту - не то, что иные нерадивые охранники - ох, грешная моя душа! Обошёл вокруг дома, фонариком себе осторожно посвечивая. В остальных окнах интересного тоже мало: тихо всё, мирно, свет включен. Только нет никого.

Вышел я в сад, стою у веранды - ничего понять не могу. Да где же она - звезда моих снов эротических? Куда подевалася? Так ведь, наверное, она на втором этаже! Ну что я за тупой идиот! А хотя на втором этаже все окна тёмные. Только у пацана отблески компьютерные видать. Должно быть, и она там. Смотрит, как племя младое по компьютеру монстров гоняет, советы разные подаёт. Где ж ей ещё быть? Больше негде.

Я совсем уж было собрался возвертаться на пост, как вдруг попалась мне под фонарик цветочная клумба. Я бы и внимания на неё не обратил - нужны мне какие-то клумбы! Но внутренний голос отчётливо сказал: "Опаньки!" А внутреннему голосу надо доверять. Я присмотрелся. В общем-то - ничего особенного. Типичная такая клумба, на которой недавно гей-парад боевых бегемотов проводился. Всё подавлено и поломано. И видно, что недавно совсем - цветы увядать ещё и не думают. Где-нибудь в городе такие клумбы - в порядке вещей. Но здесь - на ухоженном садовом участке - подобное безобразие как-то странно выглядит. Я обвёл лучом фонаря соседние грядки - с ними всё в порядке. Действительно, "опаньки".

Посветил я вдоль тропинки в глубину сада, и тут мы с внутренним голосом одновременно грянули: "Оба-на!" Потому как на тропинке валялась какая-то розовая штуковина. Подошёл я к ней, подобрал, гляжу - а это тапочек резиновый. Сланец который, он же - вьетнамка. Далеко же, думаю, занесло тебя из родного Вьетнама… А вот куда хозяйку твою занесло, не знаешь часом? Хорошо бы - куда-нибудь поближе... Прошёл ещё немного - смотрю, а вот и второй! Наклонился я - подобрать чтобы, да так и замер. Вижу - следы на земле вытоптаны! Ливень их уж смыл наполовину, да и не эксперт я по следам - даром, что родом из Сибири. Да тут эксперт и не нужён - без эксперта видать: девушки красивые, босоножки свои растерявшие, таких следов не оставляют. А оставляют их здоровенные дядьки в сапожищах, со зверской мордой и полной похабных мыслей башкой. Так-так… Значит, я здесь не один такой.

Пятое свидетельство Бледнокрылкина. Та же ночь.

Мои ладони, словно две рыбы, плавали в тихой заводи между её коленей, легонько, словно невзначай, касались нежной кожи на внутренней поверхности бёдер, порой, не удержавшись, покусывали её нежными щипками, слегка царапали плавниками ногтей, заставляя хозяйку водоёма замирать - дрожащей от напряжения в ежесекундном ожидании следующего прикосновения. Ручейками тающего ледника кончики моих пальцев сбегали с локтей во впадины подмышек и - словно по инерции - взлетали на холмики грудей - откуда, немного поиграв рододендронами сосков, мчались по обратному маршруту, а пленённая дачница, обращённая по моему велению в горный ландшафт, озвучивала прелестную картину мелодичными переливами смеха и извивалась как серпантин. Копытами диких козлов скакали мои пальцы по пересечённой местности её подошв, вынуждая владелицу этих не в меру чувствительных поверхностей издавать звуки, более уместные на пастбище мелкого рогатого скота, нежели в устах культурной девушки. Как стрелы в Святого Себастьяна вонзались мои указательные па
льцы между рёбрышками, и стрелами же стремились ввинтиться поглубже. Мученица в гамаке от этого и сама вертелась стрелкой свихнувшегося компаса, а уж как верещала через измочаленные во рту трусики! Терпи, женщина! За Высокое страдаешь! А руки уже крались двумя скорпионами по её икрам, подколенным впадинкам, бёдрам и жалили, жалили, жалили беспорядочными уколами, заставляя жертву членистоногих мучителей выгибаться дугой, запрокидывать голову и вывизгивать арию разгоняющегося паровоза. Но не успевал стихнуть вдали гудок локомотива, как пальцы вновь атаковали подмышки - одну, другую, слева, справа - и так без конца! Гамак раскачивался словно качели.

Чтобы восстановить пошатнувшееся равновесие, я был вынужден (впрочем, не без удовольствия) "вернуться к корням". Мои пальцы принялись водить задумчивые хороводы по стопам не перестающей хихикать девы, а зубы (не знаю, как это произошло) сами собой взялись покусывать пальчики ног. Однако, минуты задумчивости длились недолго. Лироэпические хороводы в полном соответствии с представлениями современных фольклористов стремительно перерастали в вакхические пляски, а степенное покусывание - вполне по Фрейду - в разнузданное причмокивание и посасывание.

Озирая исступлённо извивающуюся деву, я жалел, что не могу добраться до всех её чувствительных местечек разом. И почему я не родился гигантским паукообразным? Ну, хорошо, пусть не сам - не своими многочисленными многосуставчатыми конечностями, а посредством ловких и исполнительных помошников, неукоснительно следующих моим указаниям. Как многого я мог бы достичь! О, да. Помошники бы не помешали. Взять хотя бы тех деловитых отроков, что щекотали мою подопытную пару дней назад, невольно наведя меня на мысль о применении данного метода для управления энергиями. Под должным руководством, юные ассистенты могли бы существенно расширить мои скромные возможности. Вместе мы могли бы стимулировать несколько энергий одновременно - и кто знает, к чему бы это привело? Но, увы! Одинок путь Посвящённого…

Беспощадная ирония! Стоило мысли об одиночестве скользнуть на коньках по периферии сознания, как я почувствовал, что мы с подопытной уже не одни. Я поднял глаза. ОНО стояло на границе света - почти не различимая фигура, окутанная тьмой поверх чёрного плаща с капюшоном - молчаливая и недвижимая, окружённая облаком ледяного холода. Мой взгляд упёрся в тёмный провал капюшона, и понимание криком совы вспороло туман сознания. Как мог я не подумать о том, что за каждой дверью - особенно если дверь поставлена не просто так - должен находиться Страж? А уж за такой Дверью - он просто не может не находиться! Чудовище двинулось ко мне. Я отступил - так, чтобы гамак оказался между мной и приближающимся Чёрным Ужасом. Возьми её! Смотри! Я приготовил жертву! Вот мой билет! На секунду мне показалось, что фигура в плаще исчезла, растаяла в воздухе, словно приняв моё безмолвное предложение, но не успел я облегчённо вздохнуть, как она вновь материализовалась - уже по эту сторону гамака, прямо передо мной. Видимо, моя жертва оказалась не тем, чем принято расплачиваться на этом участке границы. "Есть билет на балет" - совершенно не к месту прозвучало в моей голове. Страж взмахнул рукой - и я полетел во тьму, в мешанину кустов, перед моими глазами расходились огненные круги словно от упавшего в воду камня.

Дальнейшее я помню смутно. Кажется, я бежал. Не разбирая дороги, путаясь в кустах. Врезался со всего размаха в забор, побежал обратно - так продолжалось, пока я не влетел в тот самый сарайчик, где несколько часов назад составлял свои - тогда казавшиеся блестящими - планы, забился в угол и укрылся каким-то тряпьём - как будто тряпьё может что-то изменить в подобных обстоятельствах! А в голове всё звучала и звучала эта идиотская песенка - про трамвай, билета на который у кого-то там не оказалось. Я сидел в углу, ухватив себя за волосы, и подвывал в такт убогой мелодии. Вода, проникая сквозь ветхую крышу, тонкой струйкой лилась мне за шиворот. Небеса отвергли меня, и ад, разверзнув бледные врата, отправил по моим следам дежурную машину.

Шестое свидетельство Постника. Та же ночь.

Ай-да, Колюня! Ай-да, инвалид умственного труда! Ну, на мелкие-то пакости он завсегда был гораздый. То напугает кого, то стащит чё по мелочи. Но чтобы девиц посреди ночи воровать и к гамакам привязывать?! Вот такого не ожидал! Маньяк-самоучка… Ну, ничего. Далеко не убежит. Я его ещё поймаю! После такого он не скоро из стационара выпишется. Щас вот только принцесску мою потерпевшую до дома доставлю и займусь! Халатика её я в этой темени не нашёл, да и не до того. Так что плащ свой монахо-ниндзевский на неё набросил, на руки взял и понёс. А она дрожит вся - от шока видать, да и промокла вся под ливнем этим - всеми ручонками в меня вцепилась.

Занёс я её в спаленку и на кровать кладу. А сам думаю - пойду потихоньку, чего над душой у человека стоять, когда он таких страстей ток-щас натерпелся. А она дрожит вся, ручонками мне за шею цепляется, не пускает. И смотрит как-то так - жалобно, но с бесовщинкой. Вижу - не хочет моя красавица одна оставаться. Ну, сел я на кровать, на колени её к себе усадил, утешаю, оглаживаю - так, чтобы без всяких, хотя это - уж насколько получается, а получается, честно говоря, плохо. И вижу - губами ко мне тянется, целовать начала - сердце у меня от этого как заколотится - а она, чертовка, ручонкою мне в штаны залезть норовит. Вот оно, оказывается, как бывает, с принцессами-то! Ну и ладно, думаю, хватит мне уже благородство из себя изображать, какое из меня благородство?! Не нужно оно здесь никому, а нужно совсем другое.

Ну, хорошо, милая - знаю я, какие тебе ласки нравятся - чай, насмотрелся уже по компьютеру! Стал я с неё плащик свой стаскивать, спустил с плечиков, да и закрутил рукава вокруг локотков, чтоб ручонками не баловала почём зря. У меня и без ручонок её такой стояк поднялся, что хоть в барабан бей! Стал я опять её в губы целовать, а сам щекочу легонько, одною рукой - то животик, то под рёбрышками, то между бёдер залезу, а уж игрушечкам этим - грудкам её - особенное моё почтение достаётся, очень уж они, игрушечки, мне полюбились. Ведьмочка моя от такого обхождения то так изогнётся, то этак, и повизгивает тихонечко, но губы не отнимает, и чувствую - всё большей страстью наливается.

А то вдруг ножки подтянет, пяточками мне в коленки упрётся - мол, и здесь вот пощекочи. А почему не пощекотать? И ножки пощекочем, с нашей девочкой от этого ужас, что творится - целуется, а сама хихикает. А ежели, к примеру, вот здесь ещё пощекотать? Раз уж мы это место так старательно подставляем? Ох, что с нами творится-то! Ужас-ужас-ужас, что творится! Мы и целоваться уже не хотим! Кусаться хотим! Царапаться тоже наверно хотим, только ручки нам спутали своевременно - жалко как! Ну нет! Не для того я два года в Дальневосточном Военном Округе черенком от сапёрной лопатки волков отгонял, чтобы меня загрызли в Ближнем Подмосковье! Нет, красивая, придётся мне держаться подальше от твоих клыков! Подхватил я её и с колен своих на постель переложил. Принцесса моя недовольно что-то пискнула, перекатилась на животик, ножки под себя подтянула и попку кверху задрала как знамя Парижской Коммуны. А головушку боком на простынку положила и глазками в меня косит. Ну прямо кошечка! И тут любовь у нас пошла сурьёзная и ох, к
акая неплатоническая!

(продолжение следует) ->