F/M

Назавтра прелюдия повторилась. Безлюдный пляж, мокрый, свежеискупавшийся Курт рухает животом на песок. Но сегодня я попросила его перевернуться на спину. Курт удивился - зачем пачкать спину? Ведь ее уже щекотали вчера? Когда он перевернулся, я с деловым видом начала осыпать ему подмышки песком. Песок падал тонкой струйкой и стекал с подмышек. Хотя кожа Курта еще была влажной, это было все равно щекотно - Курт пожимался и нервно вздрагивал от прикосновения песчинок к его подмышкам. А может быть его просто давила мысль о том, что ему предстоит пережить.
Когда он высох и с тяжелым вздохом объявил о своей готовности, я еще некоторое время помучила его, водя кисточкой над ним, как будто размышляя, с чего бы мне начать.
На самом деле я еще вчера решила начать с ног - он там меньше боялся.
Щекотка на подъемах стоп и пальчиках была для Курта довольно ощутимой. Он вертел ступнями, мешая мне прицелиться. Пришлось одной рукой зажать, как смогла, его щиколотки. Это хоть немного ограничивало его движение.
Голени практически не боялись щекотки, тут он лежал спокойно, поддразнивая меня, что сейчас заснет. Даже в шутку захрапел. Я пообещала его разбудить, когда начнется самое интересное, и принялась щекотать его коленки. Пальцами здесь можно было добиться большего, но и кисточкой я придумала, как водить, чтобы было щекотно. Надо было обводить ворсинками вокруг коленной чашечки, тогда Курт начинал смеяться, как маленький мальчишка, и пытался прикрыться руками. На бедрах тоже было не так щекотно, и Курт заволновался, только когда кисточка дошла почти до самых плавок (сегодня он уже надел плавки специально).
Но эту область я решила затронуть позже, а пока перескочила на его шею. И снова заливистый, мальчишеский смех. Когда щекотали его шею, Курт становился похож на маленького мальчика, дергал головой и пытался прижаться ухом к плечу. Кстати об ухе. Надо ведь и сюда забраться. Но для начала кисточка прыгнула под подбородок, потом на подбородок, прошлась по щекам, постепенно приближаясь к ушам. Щекотка лица вызвала у Курта совершенно невозможные гримасы. Он морщил нос, кривил рот, жмурил глаза, складывал лоб немыслимыми складками, но не произносил ни звука. Но едва кончик кисточки коснулся его уха, Курт сразу же закричал, замахал руками, перехватил кисточку и долго не хотел ее отдавать. Уши - это слишком щекотно, серьезно объяснил он мне. Пришлось отказать от такого развлечения и заняться его плечами.
Плечи у Курта были широкие, и кисточка вволю погуляла здесь, щекоча и сами плечи, и верхние мышцы груди, и саму грудь. Особенно щекотно Курту было, когда я принялась обрисовывать кисточкой его грудные мышцы и когда трогала кончиками ворсинок его соски. При этом он прогибался навстречу щекочущей кисточке и всхлипывал в щекотливом экстазе. Поняв, что действие наше сворачивает куда-то не туда, я срочно занялась его руками.
Оказалось, что Курт жутко боится щекотки на ладошках! Он не мог вынести даже легкого прикосновения, сразу же вырывал руку с громким хохотом. Поймала его пальцы и, сколько он не дергался, дочистила его ладонь до полной белизны - ни песчиночки не оставила. Пригрозила, что теперь всегда буду его ладони так чистить, а то они вечно в песке. Курт радостно, хотя и чуть испугано хохотал в ответ.
Внутренняя поверхность руки, локтевые сгибы и бицепсы с трицепсами оказались просто Клондайком для любительницы щекотливых мальчиков. Каждый миллиметр кожи здесь реагировал на щекотку, заставляя Курта дергаться и смеяться до исступления.
Я остановилась, не зная, с чего же начать теперь: с ребер, подмышек или живота? Курт попросил начать с ребер - все-таки это не так щекотно, как остальное, а ему явно требовалась передышка. Сперва я решила откопать его татуировку. Пока очищала левый бок, услышала весь запас слов о щекотке на немецком, английском и кажется даже французском языке. Курт оказался настоящим тематическим полиглотом. Зато пока очищала правый бок, Курт так вертелся, что опять испачкал весь левый. Пришлось сменить тактику: теперь кисточка перелетала с одного бока на другой без всякого порядка. Махнет здесь, шкрябнет там, метет тут и летит дальше. Курт катался с боку на бок и голосил от щекотки. С грехом пополам отряхнула его ребра - о тщательности даже речи уже не шло. Когда пришла очередь приступать к подмышкам, Курт взмолился, чтобы я как-нибудь его связала. Он точно не сможет выдержать щекотку здесь, будет закрываться, а это, как сказал Курт, блестя хитро глазами, "будет неинтересно, правда?" Но я не взяла никаких веревок, да и полотенце было только одно.
Тогда я села, Курт облокотился об меня, его головой лежала у меня на бедрах, руки он закинул мне за спину, а я связала их полотенцем, как смогла. Но едва я притронулась кисточкой к иероглифу в левой подмышке Курта, как поняла, что связывать надо было крепче, и привязывать к чему-нибудь неживому.
Курта мотало из стороны в сторону, бросало, словно корабль в шторм, и меня мотало вместе с ним. Наконец, он так сильно дернулся, что я упала на бок. Но полотенце держалось, и я, даже лежа, могла обрабатывать кисточкой его подмышку. Курту оставалось только яростно сучить ногами в воздухе и стонать от смеха. Очистив левую подмышку, я уже сама перевалилась на левый бок и принялась за правую. Курт так тряс от смеха головой, что я побаивалась за свои ноги - как бы он затылком там синяков не наставил. Но подмышка, не смотря на все трудности, была вычищена до блеска.
Я развязала полотенце и дала Курту отдохнуть. Оставался живот и область плавок. Я гадала, что для Курта будет страшнее. Попросил все-таки начать с живота, хотя одна только мысль о щекотке этой сверхчувствительной области его тела внушала ему ужас. Но это хоть знакомый ужас.
Отдыхая, он переспросил, как по-русски будет "щекотно". Сказал, что будет повторять все время. Пока сможет.
Я решила связать ему руки полотенцем за спиной. Курт не возражал - он, похоже, впал в какой-то предщекоточный транс. Когда я приступила к делу, глаза Курта были крепко зажмурены (чтобы не так страшно было - объяснил он), а сам Курт принялся твердить по-русски "Щекотно" без остановки, хотя я еще и не дотронулась до его живота. Это хоть чуть-чуть отвлечет его от щекотливых ощущений - пояснил Курт.
Для обеспечения его неподвижности, я села ему на бедра. Проверила - дотягиваюсь. Я невольно залюбовалась его животиком, какой он подтянутый, накачанный, кожа даже на вид гладкая и нежная. Налюбовавшись и дав парню вволю понервничать, я приступила к делу.
Кисточка начала свое неспешное скольжение по мышцам его пресса. Мышцы сами собой принялись напрягаться, сокращаться. Заиграли, заходили волнами. И сквозь эти бушующие, безумно щекотливые волны, кисточка невозмутимо двигалась как ледокол среди взламываемого льда. Я взламывала его, его обычную холодность к девушкам, его безбашенную веселость с друзьями, его тайну и терзания наедине с собой. Все, что было спрятано в его душе, выходило наружу с его смехом и громкими криками "Щекотно!!!" Его голос то повышался до визга, то понижался до почти неслышного шепота. Он твердил "Щекотно!" на сотню ладов, пытаясь заглушить терзающую его живот щекотку, пытаясь справиться с ней, каждую минуту терпя поражение от щекотки и в то же время выходя в этой битве победителем: такой кайф, такую свободу, такое чувство полета он испытывал. Когда Курт почти охрип, я слезла с него и спросила, стоит ли нам продолжать. Он поднял на меня какой-то просветленный взгляд и твердо сказал, что да, стоит, чем бы это ему не грозило.
Для начала я прошлась кисточкой вдоль верхней резинки плавок и по ногам, там, где начиналась ткань. Курт резко втянул живот и с всхлипом напрягся. Кисточка медленно и осторожно тронула его плавки. Курт оскалил зубы и зарычал. Кисточка перескочила на низ его живота. Рычание рассыпалось колокольчиками смеха. Все время щекотки Курт лежал почти неподвижно, весь одеревеневший от напряжения, закинув назад голову и закатив глаза. Из его рта доносился лишь сиплый, сдавленный смех, больше похожий на карканье. Как потом признался мне сам Курт, он был уверен, что попал в вечный щекотливый ад, который по какой-то ошибке совместили с щекотливым раем. Но вот когда он найдет в себе силы повторить такую щекотку, он даже не знает. Я предположила, что скоро он сам будет умолять меня о повторении. Я уж постараюсь. Я и методы знаю. Да и кисточку теперь буду держать всегда наготове. Курт аж задрожал, но потом сам же первый рассмеялся над своим испугом. Решено было в скорости продолжить. Вот только придумаем что-нибудь новенькое.